Дай мне! [Авторский сборник] - Ирина Денежкина

– Ничего не теряется, – поёжилась Олеся. – В купе лучше. Двухъярусная кровать и постоянно меняющийся вид в окне. И тоже трясёт.

– Может и так, – легко согласился мальчик.

Повисло молчание, разбиваемое стуком колёс.

– Ты тоже в лагерь едешь? – спросила Олеся.

– Да, – коротко ответил он.

– А как тебя зовут?

– Валерий.

Даже не поинтересовался, как зовут Олесю. Её это задело. «Подумаешь!» – фыркнула она про себя.

Не обращая внимания на Олесин набыченный вид, Валера достал из кармана целлулоидный теннисный шарик. Шарик молочно светился в темноте.

– Смотри.

Олеся поджала губы, но всё–таки глянула искоса. Валера поцокал шариком по полу, потом размахнулся и швырнул в окно. Шарик пролетел в оконный проём, Олеся вздрогнула от неожиданности. Зачем выбросил?

А Валера широко улыбнулся, открыв заячьи зубы, сощурив глаза с куцыми ресницами. Олеся нахмурила брови. Выбросил и радуется. Странный мальчик.

– Потрогай, – сказал он.

– Что? – не поняла Олеся.

– Стекло.

– Какое?

Валера взял её руку, приложил к оконному проёму, в котором минуту назад исчез шарик. Рука оперлась на холодное стекло. Олеся провела ладонью вверх–вниз, стекло прочно сидело в резиновой раме.

– А где шарик? – тупо спросила она.

– Нету, – радостно ответил Валера.

Ночью Олесе снилась всякая ерунда: будто мама складывала ей в сумку вещи, потом книги с полок, потом аквариум и приговаривала: «Смотри, одевайся теплее! Ешь фрукты! Сырую воду не пей!»

Лидия прошла по всем купе, строго предупредила не баловаться и собраться. Одеться и выбросить в урну объедки и промасленную бумагу.

Через час поезд остановился на станции и ребята, галдя, потянулись на выход. Кудрявость и Игнат тащили Олесин чемодан на колёсиках, а Тарас тащил Стаса и его рюкзак. Лидия нервничала, но вида старалась не подать. Она громогласным голосом приказала строиться в колонны – и вновь заводские дети послушались, не стали бегать по перрону и кричать, как бывало у Лидии в прошлые заезды. Она погрузила их в два автобуса, оставила в одном за старшего Клару Петрову – строгую ответственную девочку четырнадцати лет с тугими косами и серьгой в носу. Серьга не мешала ей быть ответственной и хорошо учиться. Клару неизменно назначали на ответственные посты: сначала в садике она была главной санитаркой и проверяла помыли дети перед едой руки или нет. В школе она выступала на всех праздничных концертах и училась лучше всех. Её назначили редактором стенгазеты и Клара познала силу печатного слова: школьники становились плохими или хорошими не потому, что вели себя плохо или хорошо, а потому что об этом было написано. И заголовок – фломастером. К ней подлизывались и хотели дружить. Но Клара старалась быть справедливой и, наверное, поэтому даже главный «босс» их девятого «В» Тарас Еремеев не бздел и признавал её авторитет.

Сейчас Тарас сидел на сидении позади Клары, глядел наглыми глазами в её строгие через водительское зеркало. Клара хмурила брови. Тарас наматывал на палец цепочку.

Олеся сидела рядом с Игнатом, тот весело болтал ногами, напевал себе под нос: «Моя жизнь: спортзал, секс и молоко…» Олеся про себя усомнилась, что все эти составляющие присутствуют в жизни Игната, особенно второе, но промолчала, улыбаясь. Впереди ожидалось море солнца, радости, солёных брызг, горы прозрачного винограда и пахнущие снегом арбузы. Солнце поднималось над горизонтом, освещая автобус сочным оранжем, ребята щурились и смеялись от радости, от такого же, как у Олеси, ожидания.

Выехали на широкую дорогу, по сторонам замелькали домики. Сначала интересно мелькали, потом однообразно. Олеся оглядела автобус.

Кудрявость спал рядом со Стасиком, держа в руке надкусанный помидор. Тарас не мигая смотрел в окно отсутствующим взглядом. Девочки – соседки по купе – визжали и хихикали. Рядом с толстой девочкой одетой в обтягивающую майку и потому кажущейся ещё более толстой и круглощёкой, сидел Валера, сложив руки на потрёпанном рюкзаке. По сравнению с румяной упитанной девочкой он выглядел ещё более худым и бледным, будто только оттаял после зимы.

Валера увидел Олесю и улыбнулся, потом стал смотреть в окно.

Он не понравился Олесе. Он не понравился ей ещё тогда, в тамбуре. Слишком тщедушным он был, губы некрасиво подтянуты вверх, скулы торчат, лысая голова отсвечивает на солнце и делает его похожим на червя.

«Глист,» – подумала Олеся.

Клара объявила остановку. Ребята засуетились. Кудрявость проснулся и уронил помидор.

Олесю поселили в комнату на четыре человека, уютную, небольшую, с двухъярусными кроватями. Вместе с ней оказались Ирка Крюкова – вертлявая рыжая девчонка с хриплым голосом, Полинка – постоянно и мило улыбающаяся, вся в лиловом и розовом, и та самая толстая девочка в майке – Оля Клюева.

Полинка тонким приятным голосом сообщила, что рада оказаться в такой «милой компании», что уверена, «мы подружимся» и всем стало легко. Будто и вправду сразу подружились. Быстро застелили кровати, убрали сумки в шкаф и, с нетерпением натянув купальники, кинулись с полотенцами вниз от лагерных домиков – к морю. Оно было совсем близко – в каких то ста метрах.

Олеся сладко зажмурилась. Южное солнце схватило её в объятия, море одобрительно шумело. Она с разбегу нырнула в солёную воду, чуть колыхающуюся. Девчонки последовали её примеру, Полинка радостно визжала, а Оля Клюева брызгалась.

После завтрака Лидия собрала свою группу на линейку. Оглядела мокрых и бледных, по сравнению с предыдущей сменой ребят.

Лидия не любила детей. Нет, сначала она их любила. Она читала журналы, где описывались различные приёмы воспитания. Она знала как вести себя в той или иной ситуации. Она знала, что просто так ребёнок врать не будет и что лучше не препятствовать курению – тогда оно само сойдёт на нет. Что дети – они такие же люди, как взрослые и их надо понимать и уважать. По книжкам все дети представлялись ей смелыми и добрыми, а дерзость и грубость с их стороны – реакцией на непедагогичное поведение взрослых.

Лидия поступила в педагогический. Пошла работать в садик. Она видела своих воспитанников: ершистых, замкнутых, плаксивых, бойких. И всех она научит доброте и пониманию. Она любила детей. Любовь творит чудеса.

В первый день Коля Ёжиков обозвал её «сукой драной».

Лидия не знала, как себя вести. Хотелось ударить по этому перекошенному в ядовитой усмешке личику. Но бить – непедагогично и вообще подсудно.

– Иди и вымой рот с мылом! – севшим голосом велела она Коле.

– Манда! – весело ответил тот.

Пришла няня – большая, как баскетболист Надежда Семёновна с высокой седой причёской. Взяла Колю Ёжикова за шиворот, отвела в спальню.